Вожделение в эпоху застоя. Caldamente. Цикл «Прутский Декамерон». Книга 3 - Александр Амурчик

На раздаче он двумя салфетками подхватывает с мармита внушительную стопку тарелок, предварительно хорошо прогретых на пару, вылетает в зал, где добропорядочные немцы – в основном пенсионеры возрастом от 60 до 90, – уже чинно сидят за своими столами, подбегает к ним, громко, с видимым удовольствием кричит «хенде хох», отчего те мгновенно убирают со столов руки, и раскладывает раскаленные тарелки, чтобы потом на них поставить уже блюда с завтраком, а горячая тарелка нужна для того, чтобы поданный завтрак подольше оставался горячим – немецкий желудок нежен и требует к себе бережного отношения.

Вот так примерно начинает свой трудовой день мой в прошлом одноклассник, а ныне коллега и добрый товарищ Славка Карась.

А моя работа тем временем подходит к концу. Ряды стаканов выстраиваются на застеленной поверх стойки белоснежной льняной скатерти донышками вверх, заняв свое место между фужерами и рюмками, и их «боевой» строй застывает, готовый к новым застольным «баталиям».

Закончив эти приготовления, я с некоторым сожалением оглядываю плоды своего труда – вечером за стойку встанет мой напарник Залико: темпераментный кавказский парень грузинской национальности, который будет самостоятельно работать ближайшие две недели, пока я буду находиться в отпуске, греться на солнышке у Черного моря.

Штора на входной двери колыхнулась, отвлекая меня от прыгающих как блохи мыслей, – кто-то через открытую на улицу дверь входит в бар.

Выйдя из-за стойки, я вижу идущую прямо ко мне незнакомую женщину лет сорока, по виду сельскую, со всклоченными на голове волосами.

– Я вас слушаю, – сказал я, мягко улыбнувшись, решив, что женщина, скорее всего, заблудилась, и по ошибке вошла не в ту дверь.

– Это ты, что ли, Саша? – вдруг спрашивает она низким хриплым голосом, и я еще ничего не успеваю ответить, как она, приблизившись, хватает меня обеими руками за грудки и начинает трясти словно грушу.

– Что ты сделал с моей дочкой? Ты что с Танюшкой сделал, а, сволочь ты этакая? – вопит женщина, весьма энергично напирая на меня. – А ты знаешь, что она, забеременев от тебя, наглоталась таблеток, и врачи в больнице ее еле откачали? – Она продолжает меня трясти и хватка у нее, надо сказать, отнюдь не женская.

– В чем дело, гражданка, про какую такую Таню вы тут говорите? – кричу я в свою очередь, тщетно пытаясь оторвать от себя руки разъяренной женщины.

Тем временем мой мозг извлек из памяти и услужливо перелистал со скоростью 24-х кадров в секунду, словно в кино, многие десятки лиц с именем Татьяна, с которыми меня когда-либо сталкивала судьба, однако, никто из них не претендовал на беременность от меня, или, по крайней мере, я не знал об этом.

– Ты-ты… тебя зовут Саша?! – взревела женщина, обдавая меня тяжелым дыханием, лицо ее, наливаясь кровью, стало приобретать свекольный оттенок.

– Э-э-э… а-а… ну да…

– Ну, так это ты!

Ну, не мог же я в такой ситуации требовать от женщины предъявления фотографии ее дочери Татьяны.

– Так может, это все же не я?.. – из последних сил просипел я, когда она вжала меня в стенку, и мне больше некуда было отступать. – Наверное, вам нужен мой напарник, его тоже Сашей зовут. (Вообще-то меня, как вы знаете, зовут Савва, а моего напарника – Залико, но знакомые называли его по созвучию женским именем «Сулико» потому что на слуху у всех была известная и весьма популярная в нашем ресторане песня: «…Где же ты, моя Сулико?»; остальные, не трудясь, называли его Сашей, а также и меня заодно – так им было просто и удобно: все бармены нашего ресторана со дня его открытия носили одно-единственное служебное имя – Саша, так что мы с этим именем уже свыклись и смирились).

Лицо женщины вновь искажается в гневе:

– Ну, ты ведь грузин?.. – визжит она, обдавая меня капельками слюны.

Брови мои непроизвольно лезут на лоб. Если и встречаются среди грузин парни с такой как у меня внешностью – круглолицые блондины, – то, пожалуй, не чаще, чем один на миллион, но бедная женщина ведь могла и не знать об этом, подумал я, чувствуя, что вот-вот потеряю сознание от удушения.

– Я не грузин! – выдохнул я из последних сил. – Грузин – не я!..

Женщину, видимо, тоже оставили силы, потому что она отпустила, наконец, полы моего халата, шагнула к ближайшему креслу и села, вернее, упала в него.

Я метнулся за стойку и, налив в стакан «боржома», подскочил и подал ей, – еще не хватало, чтобы женщине прямо здесь, в баре, стало плохо с сердцем. Она, порывисто глотая и почти захлебываясь, выпила весь стакан, после чего стала постепенно успокаиваться, но все еще продолжала беззвучно всхлипывать, дергая при этом головой и держа ее как-то неестественно вбок, подбородком почти касаясь плеча.

Я стоял перед ней, готовый к любому развитию событий, и тогда она безо всякого предисловия, взахлеб, стала рассказывать о том, что произошло с ее дочкой Татьяной. Слушая ее, я только благодарил Господа за то, что вся эта история была не по мою душу.

История была, конечно, банальная, где «главный герой» – мой напарник Залико, лишил девственности 16-летнюю сельскую девчонку, учившуюся в местном медицинском училище, предварительно запудрив ей мозги словами о любви.

Я внимательно выслушал несчастную женщину, повздыхал вместе с ней, посетовал на непорядочность мужчин в целом, и моего напарника в частности, и под конец убедил ее в том, что он – Саша, то есть Залико – подлец, конечно, редкостный, но, в конце концов, обязательно исправится и на ее дочери женится.

Предложив женщине зайти в вечернее время, когда она сможет застать здесь, в баре, соблазнителя своей дочери и объясниться с ним, я с удовольствием выпроводил ее на улицу.

На обратном пути, остановившись у входа, я кое-что вспомнив, подумал: как же он сможет жениться на этой девушке, если только в нашем городе он уже был женат как минимум на двух женщинах, и имеет совместно с одной из них двоих детей, и еще одного с другой.

Уже входя в бар, я заметил сумочку, лежавшую за стеклом на подоконнике изнутри и потому невидимую из-за портьер. Наверное, кто-то из вчерашних клиенток позабыл, подумал я, отодвигая портьеру и доставая сумочку. Это была небольшая дамская сумочка из светлой кожи с тонкими длинными ручками, именно такие, кажется, теперь модны у молодежи.

Естественно, раскрываю ее, и тут же выворачиваю содержимое на стол. Читал как-то у какого-то писателя, что дама должна держать в сумочке лишь те вещи, чтобы не стыдно было перед окружающими, если вдруг то, что находится внутри нее, вывалится на всеобщее обозрение.

Итак, в сумочке незнакомки я обнаружил: маникюрный набор в чехле, носовой платок, маленький флакончик духов «Может быть», компакт-пудру, коробочку теней размером с сигаретную пачку, паспорт на имя Морарь Татьяны, 1962 г. р., национальность – русская (а фамилия, между прочим, молдавская), не замужем, детей нет (ну, в общем, молодая еще), прописка кишиневская (ага – значит, залетная столичная штучка!), а также автобусные талончики, троллейбусные, какие-то квитанции, кошелек, импортную красивую картонную коробочку непонятного предназначения, – так, что это у нас? Откроем… ага, презервативы… – теперь уже становится интереснее! И порванная золотая цепочка с небольшим крестиком в потайном отделении. В кошельке я обнаружил деньги, и немалые – 175 рублей с копейками. Вновь беру в руки паспорт: с фотографии на меня глядит симпатичная шатенка с задорным лицом. Вчера среди моих посетительниц я эту девушку отчего-то не приметил: то ли оригинал мало похож на фото, то ли она сидела где-нибудь в углу, да еще ко мне спиной – только в этих случаях я не успеваю кого-то из присутствующих разглядеть.

Сумочка отправляется в сейф – такие находки мы, заботясь о престиже бара, обязательно возвращаем клиентам. А вещей в баре забывают предостаточно, как-то одних только зонтиков скопилось в подсобке на холодильнике одиннадцать штук, так одним ненастным вечером, когда ко времени закрытия бара неожиданно пошел дождь, я их все раздал своим непредусмотрительным клиентам, не захватившим из дому зонтики. А затем, часом позже, когда моя очередная пассия не пожелала остаться со мной в баре до утра, мы вышли с ней в дождь – и, конечно же, без зонтика – себе я, добрый дурашка, не догадался оставить хотя бы один.

Теперь, когда в баре уже относительно чисто и помещение достаточно проветрилось, мне остается сделать лишь переучет товаров. Обычно на это у меня уходит 30, иногда 40 минут – данные я разношу в специальный журнал по графам, так что и писать почти ничего не надо – требуется лишь проставить циферки, затем подбить их. Деньги в итоге после тщательного подсчета ложатся двумя стопками: одна, правая, довольно толстая – государству, другая, левая – мне. Моя – совсем тонкая, в ней на этот раз всего две бумажки, сотенная и полтинник – 150 рублей. Обычный «навар» за воскресный вечер.